Ярослав Бойко.Официальный фан-сайт

Ах, как он, сын профессионального военного, хорош в военной форме! И самый его любимый фильм, отсмотренный «до дыр», – «Офицеры». Да и сам он, актер Ярослав Бойко, не оставляет мечты сыграть в качественном фильме на военную тему. А пока его все чаще называют российским Клуни, и он уже успел сняться в более чем 60 фильмах и телесериалах. Есть в его жизни и театр. Бойко еще студентом играл в супермодной «Табакерке» и сегодня занят в ее аншлаговых спектаклях. При этом он очень демократичен – по городу перемещается на метро. И вообще, возможно, Ярослав, со своей мужественно-красивой внешностью, комфортностью в общении и преданностью делу, и есть тот герой нашего времени, которого уже давно не могут отыскать.

А еще, несмотря на московскую прописку, Ярослав уютно себя чувствует в Киеве. Ведь здесь прошла половина его жизни.

– Недавно мы снимали в Дарнице. И я смотрю: вот роддом, где я родился, а здесь военкомат, из которого я в армию уходил…

– Да, первое знакомство с кино состоялось в детском саду. Десять малышей отобрали в какой-то художественно-публицистический фильм. В лесочке на Лесном массиве, где сейчас рынок «Юность», построили помост, привезли софиты. Нас, детей, посадили на лавочку, где-то в метрах 200–250 от площадки, по очереди вызывали, и мы должны были на камеру рассказывать какие-то свои истории. И вот я начал что-то такое рассказывать про себя и своего друга Севу Гешака и потихоньку привирать, якобы мы в свои 5 лет сами ходили на Днепр. Режиссер меня подбадривает: «Да, да. Клево! Давай еще!» – «Севка плаванием занимался, а я еще нет. И мы поплыли, и Днепр переплыли…» И все были довольны этим моим враньем.

– Ярослав, а когда серьезно стали посещать мысли об актерстве?

– Я попал на спектакль Молодого театра, он еще тогда был на улице Свердлова, 6, в клубе «Метростроя». Помню там замечательный спектакль «Сон в летнюю ночь», который я смотрел раз десять. Затем я занимался в театральной студии при «Метрострое». Но это было просто хобби, ведь я знал, что все равно надо идти в армию. Там мне было лень делать дембельские альбомы, и, так как в части была хорошая библиотека, я много читал, даже учил стихо-творения, басни. Но мысли об актерской профессии стали посещать меня, наверное, когда я учился в механико-металлургическом техникуме.

– Конкурс в театральный институт наверняка был фантастический. Как же вы попали?

– Это вопрос к Валентине Ивановне Зимней, которая взяла меня на курс, хотя сочинение я написал отвратительно. В принципе, я понимал, что мимо. Но Валентина Ивановна послала за мной на остановку троллейбуса педагога по сценречи, который меня остановил и сказал: не делай глупостей, дескать, все нормально.

– Если так, почему после второго курса уехали в Москву?

– Потому что надо было, как говорят американцы, самому делать себя.

Во-первых, у меня не сложилось с украинским языком. Во-вторых, очень сильный импульс мне, студенту театрального, дало участие в спектакле Молодого театра. Как будто кто-то говорил: «Не бойся, вперед!»

В 22 года я решил: «Надо что-то в жизни менять» – и сел в поезд. Причем я хотел только в Школу-студию МХАТ. Прихожу туда в полшестого вечера. Никого нет. Думаю: «Ну что ж, поеду назад
в Киев». Но судьбу часто определяет случай. Ко мне подходит девушка
и спрашивает: «У тебя есть зажигалка? А что ты здесь делаешь?» – «Да вот пришел на консультацию, но, видимо, не получится». Она берет меня за руку и заводит в аудиторию на просмотр. И меня с первого тура сразу направили на третий. На сочинение я опоздал и, прохаживаясь по коридору, думал, что вот все и закончилось. Зато была попытка. И вдруг меня схватили за шкирку – и в аудиторию, где писали сочинение. Даже помню тему – «Чем нам близок Чехов». И я со злости и от «большого» ума написал, что от всех этих крепдешинов, офицеров, чаек и вишневых садов мухи дохнут. Но в конце все же сделал резюме, что, если спустя сто лет эти нафталиновые пьесы ставят, значит, это кому-то нужно. Написал, но был уверен, что в Школе-студии МХАТ имени Чехова мне скажут: «Хлопец! Чемодан, вокзал, Киев!» Однако прокатило.  

– Естественно, мы уже с первого курса бегали на сцене МХАТа в массовках. А когда оканчивали третий, из «Табакерки» в начале сезона неожиданно ушел один актер. На его роли срочно надо было кого-то вводить. Худруку «Табакерки» Олегу Павловичу Табакову (и одновременно ректору Школы-студии МХАТ) предложили меня. У нас с ним состоялся серьезный разговор: «Слава, знаю, ты любишь подебоширить. Давай так – до первого прокола. Ты меня знаешь. Сразу вылетаешь. И без обид». И вот я 15 лет в театре.  

– Нет! (Стучит по столу и плюет.) Олег Палыч в этом отношении человек! Помню, у нас были гастроли в Сибири. 10 спектаклей и 30 банкетов. Нефтяники, спонсоры, коньяк «Хеннеси», молдавские вина, самолеты туда-обратно – Клондайк! Банкеты после спектаклей в 11–12 часов ночи. Олег Палыч сам обожает банкеты и любит вкусно поесть. Он никого не контролирует, но в конце всем говорит: «Так, завтра в 10 утра репетиция». И попробуй не приди.

– Театр – это для души, а кино не всегда для души. Я могу на пальцах одной руки перечислить проекты, которые были таковыми. Например, мы снимались в Беларуси в фильме «Команда». Фильм о футболистах второй лиги, и мы практически два месяца только играли в футбол. Помню, с Алешей Шевченковым лежим на поле, уже забегавшись, и завидуем сами себе – нам за это еще и деньги платят! Вот это для души. Я даже не о результате. Бывало, снимаем фильм, и так все хорошо, и думаем, что это будет бомба. А выходит пшик.

– Снимаясь в сериале «Неотложка», получили какие-то медицинские навыки?

– Усвоил, что надо звонить 03 (улыбается). А если серьезно, то какие могут быть навыки? Ведь люди учатся в медицинском 7 лет, потом работают фельдшерами и только потом, лет через 15… Все, что я запомнил: преднизалон, анальгин – внутривенно.

– А что для вас значит название другого вашего сериала «Всегда говори «всегда»?

– На самом деле самое сложное – научиться говорить «нет». Недавно прочитал, за что спартанцы убивали персов. За то, что те не умели говорить «нет». И я не всегда могу отказаться, начинаю юлить, а люди воспринимают это как «да».

– Вы, кажется, пробовались на одну из ролей в «Тарасе Бульбе» режиссера Бортко?

– Перед съемками «Тараса Бульбы» мне для пробы прислали одну сцену. Читаю. Идут Остап и Андрей, и старший говорит младшему (говорю навскидку): «А помнишь, как ты, маленький, шел, было очень жарко, земля накалилась, и ты хнычешь: «Ай, ай». А я тебя взял на руки и говорю: «Это наша земля, наши деды…» Такой сахарин с соплями. Думаю: «Что-то не то». Открыл Гоголя. Там нет этого. Получается, это Бортко дописал! Гоголя? Сильно. Все же я поехал в Питер, но не собирался пробоваться ни на Андрея, ни на Остапа, а подумывал сыграть одного из хорунжих. Но не сложилось, да и не было такой мечты. Меня, допустим, коробит, когда замечательный артист Михаил Боярский произносит: «Русь ты наша, Русь!» с питерским акцентом. Все это жесткая, кровавая украинская история.

– Во время съемок «Анны Карениной» вас не «преследовал» старый фильм с Лановым – Вронским?

– Василий Лановой – один из моих любимых актеров. Но фильм Сергея Соловьева совсем другой. Когда я смотрел его в кинотеатре на фестивале, воспринимал себя как постороннего человека. Мне как-то задали вопрос о Тане Друбич, что вот, мол, Татьяна Самойлова была идеальная Анна Каренина, а вот как, вы считаете, справилась Друбич? Я ответил, что для меня Татьяна Друбич – лучшая Анна, потому что я не снимался с Самойловой.

– А в этой экранизации классики допускались вольности?

– К примеру, я прихожу к Карениным в дом, и Анна мне говорит: «Пожалуйста, прошу сюда». И Друбич предлагает Сергею Соловьеву: «Можно я скажу по-другому: «Прошу, пожалуйста, сюда»? Три слова – ну, какая разница? Соловьев – к Толстому. «Нельзя!» До запятой.

– Одно время я полгода снимался в Минске, приезжал только на спектакли. И вот как-то мы с сыном Максом гуляем, ему тогда было восемь с половиной, и я его спрашиваю: «Макс, а кем ты хочешь быть?» – «Хочу как ты: ничего не делаешь, и денег столько зарабатываешь». Я отвечаю: «Нет, это ошибочное впечатление». Тогда Макс переходит к расспросам: «Папа, а ты кем хотел бы меня видеть?» – «Юристом. А по большому счету, хотел бы, чтобы ты был честным человеком». Он так внимательно посмотрел на меня и сказал: «Эх, папочка, честный человек денег не зарабатывает». А вообще, я понимаю, что у него нет такого детства, какое было у меня. Вспоминаю каникулы, когда утром выходишь – и весь мир принадлежит тебе. Хочешь в парк Победы, хочешь в тир, в кино, во Дворец пионеров… А в Москве у меня даже мысли нет выпустить его одного гулять. А потом у него загрузка: музыкальная школа, дзюдо, уроки. Он занимается фортепиано, а, как мне рассказывали пианисты, главное в этом деле – поймать кураж. У всех это происходит в разное время. И я вижу, что Макс начинает ловить этот кайф. Меня тоже в детстве спрашивали, хочу ли я заниматься музыкой. До сих пор жалею, что отказался.

– Приходилось проявлять в фильмах вокальные и танцевальные способности?

– Петь меня заставили только в одном фильме – «Охота на асфальте». Там водители-дальнобойщики и менты ловят бандитов «на живца». Со мной снимались Михаил Жигалов и Катя Редникова. И у каждого было по песне. Это был ужас. Сначала мы в студии дубль за дублем записывали свои песни, а потом на съемках включали магнитофон и мы только рот открывали. А танцевать пришлось в «Анне Карениной». Тоже жуть.

– Почему специально? У меня жена – балетмейстер, поэтому я не умею танцевать. Я сразу об этом всем говорю. Нет, на площадке «Анны Карениной» был балетмейстер, да и что там особенно делать – вальс: раз, два, три. Правда, пытались придумать сложный вальс с обменом партнерами, но я запротестовал: «Ну что вы как детский сад? Тут главное – глаза в глаза Карениной и Вронского».